Три шага к хиджабу

Диана Абдулхалидова выросла в Москве, здесь закончила школу, получила высшее образование, родила троих дочерей (одну в первом и двоих во втором браке). Раньше она носила короткие платья и распускала волосы. Год назад начала носить хиджаб. В своем Instagram Диана написала: «Возможно, мне совсем не идет. Конечно, распустить до пояса рыжие волосы куда эффектнее. Но мы становимся мудрее, кто-то раньше, кто-то позже (как я), и, если очень-очень-очень повезет, делаем шаг в правильном направлении».

Мы поговорили с Дианой о том, что привело ее к этому решению, о феминизме, домашнем насилии и возможности быть собой.

Первый шаг. Война

— У меня много негативных, серых воспоминаний, и все они связаны с тем, что на территории Чечни шла война. Я, сестра и брат родились в Казахстане. Когда были маленькие, с родителями переехали в Грозный. Но не успели там пожить — началась война. Родители взяли нас в охапку, взяли документы и уехали в Москву. [После окончания первой кампании] по телевидению и радио говорили, что все, войны больше не будет, возвращайтесь. Мы приехали навестить бабушку с дедушкой, было лето. Родители вернулись в Москву, мы остались в Грозном — и началась вторая кампания. Это было месиво, город был разрушен. Мы выжили благодаря бабушке. Сначала она прятала нас в ванной — стелила одеяло, накрывала подушками и еще одним одеялом, чтобы уберечь от осколков. Потом она вымолила для нас место в подвале, самом безопасном месте. Там были только маленькие дети, а мы с двоюродной сестрой были уже взрослые — ей шесть, мне десять лет. Мы провели в подвале несколько месяцев. Бабушка приходила раз в три дня и приносила еду. Это были очень маленькие порции — к примеру, одна сосиска на несколько дней. Однажды бабушка принесла требуху, прочистить ее не было возможности — не было воды, электричества, она сделала это как могла, проварила и принесла нам. Я помню, она открыла крышку, и стоял этот ужасный запах непрочищенной требухи. Она предложила нам съесть. Я поела, сестра не смогла, ее затошнило. Через несколько дней, когда бабушка вернулась в подвал, первое, что сестренка сказала: «Бабушка, а у нас эта „вонючая“ осталась?» Она так ее ела! Это был голод.

Второй шаг. Москва

— Мы вернулись в Москву. Родственники вывезли нас и других людей с улицы. Я весила 15 килограммов. Вот такая я уезжала из Грозного в Москву.

И вот там началось. Не знаю, как это еще назвать, если не словом «ад». Я меняла одну школу за другой. Потому что общество, к сожалению, было не готово понять или узнать меня.

Я была десятилетним ребенком, но меня обзывали бандиткой и террористкой

Мама упрашивала меня, умоляла слезно, чтобы я не называла свою национальность, чтобы говорила, что я татарка, кто угодно, но не чеченка. Но я не могла отказаться от своих корней. Для меня это было бы предательством, мне казалось, что это неправильно.

Мне не готовы были простить мою национальность — никто, ни учителя, ни одноклассники. Однажды, помню, стояла в очереди в столовой за компотом. У меня была сумка на плече. Вдруг я почувствовала, что у меня по ноге что-то течет. Я посмотрела и увидела на сумке кусочки абрикосов, яблок и что по моей ноге в ботинок течет компот. Почему, за что? Из толпы вышел парень, десятиклассник (я тогда была в шестом), и сказал: «Это был я. И что ты со мной собираешься сделать?» Я ему сказала: «Тебе не стыдно?» Он меня ударил. Ударил очень сильно в живот ногой. Он меня бил, но к нам никто не подошел — ни дети его не остановили, ни учителя. Я, согнувшись, пошла домой.

За полгода я сменила четыре школы. Родители говорили: «Не злись на этих людей, они не знают ситуации, они знают лишь то, что им говорят по телевизору и по радио. Они думают, что мы такие». Тогда СМИ поливали чеченцев грязью. Политики говорили, что нужно нас обнести проволокой, морить голодом, не дать нам размножаться.

Я жила мыслью, что когда-нибудь это закончится.

Третий шаг. Софи

— Софи родилась здоровым ребенком, в свои восемь месяцев она говорила и «папа», и «мама», и «дай». Я не пропускала прививки, а после одной из них у Софи поднялась температура. Это продолжалось неделю, а потом я стала замечать, что ребенок потерял интерес к жизни. Я абсолютно уверена, что это связано. Прививка дала неправильный иммунный ответ, и на этом фоне у нас выявили РАС — расстройство аутистического спектра.

Моя жизнерадостная, задорная дочь перестала узнавать маму. Софи погружалась в тьму, и я погружалась вместе с ней

Не знаю, с чем это можно сравнить, наверное лишь с потерей ребенка. Когда становишься мамой, ты строишь планы на будущее: вот она пойдет в школу, институт… Прописываешь всю жизнь. А тут ты понимаешь, что ничего этого не будет. Психиатр ставит диагнозы и говорит: «Не думайте, что этот ребенок будет полноценным. Рожайте других, здоровых детей». У меня начался страшный период и такая озлобленность на мир, что я перестала читать намаз. Однажды, после очередной истерики, муж сказал: «Хочешь, объясню тебе, почему ты? Почему у тебя такой ребенок? Потому что ты сможешь помочь, у тебя есть на это силы». И я будто проснулась. Поняла, что так и есть на самом деле, начала что-то пробовать, стучать в разные двери. Начала действовать по своим ощущениям, слушая свои инстинкты. Поступила в Московский институт психоанализа, сейчас по образованию я без пяти минут дефектолог. В результате мы с Софийкой выработали собственную методику вывода ее в нормальную жизнь. С тех пор прошло около трех лет, она разговаривает, а совсем недавно нам сняли диагноз и сказали: готовьтесь к школе.

Сейчас я имею возможность помогать таким детям профессионально. Пытаюсь вытащить из спектра других детей, помочь мамам, дать им возможность жить полноценной жизнью. Каждый день мне пишут женщины, ища надежду и поддержку. Мечтаю открыть в Москве коррекционный центр для детей с аутизмом. Буду учить мам, как заниматься с такими детьми. Уверена, что моя мечта исполнится — ведь я чувствую поддержку Всевышнего. Именно из-за благодарности ему я надела хиджаб. Просто поняла, что не могу иначе.

Хиджаб

— Для мусульманок хиджаб символизирует чистоту женщины. Женщина в хиджабе принадлежит только мужу. Видеть ее красоту, любоваться ею может только муж, взглядам остальных она недоступна. Другие мужчины могут уважать ее как человека, но не должны «видеть в ней женщину». Это значит, что посторонний мужчина не может смотреть на меня как на объект желания. Поэтому для нас (мусульманок) хиджаб — это не ограничение, а защита от посторонних взглядов. И даже повышение статуса.

Помню день, когда я поняла, что пришло время надеть хиджаб. Решение зрело долго, я шла к нему всю жизнь.

Однажды почувствовала — пора, я готова. Проснулась с мыслью о том, что больше не могу ходить без хиджаба и должна покрыться

Потому что Всевышний помогает мне во всем, что я делаю. Я не могу быть неблагодарной.

Помню первый выход в хиджабе на улицу. На мне было светлое платье с длинным рукавом и голубой платок. Мне было страшно. Я вспомнила ужасы и унижения, которые испытала в школе, и боялась, что это повторится. Первые несколько минут смотрела на прохожих с подозрением, ждала реакции, возможной агрессии. Но ничего не происходило. Люди либо не обращали на меня внимания, либо приветливо улыбались. Женщина в метро сказала, что мне очень идет этот платок. Я расслабилась.

Люди сейчас воспринимают нас иначе: не считают чеченцев террористами, считают нас такими же гражданами. Они знают, что нет плохих религий и национальностей, все зависит от человека. Я не могу вспомнить проявлений агрессии или дискриминации.

Когда я ношу хиджаб, чувствую себя уверенной, могу открыто вступить в диалог с мужчиной — и он будет меня воспринимать не как женщину, а как личность

Я могу подавать голос. Раньше мужчина мог рассматривать мои волосы, делать комплименты и при этом удивляться, что я умею говорить, а не только улыбаться. Сейчас, в хиджабе, меня воспринимают не «девочкой», а личностью.

Я резко критикую женщин, которые носят хиджаб исключительно как элемент моды. Они надевают длинные, но обтягивающие юбки, полупрозрачные топы, пусть и с рукавами. Лучше ходить в обычной одежде, чем так носить хиджаб.

Я абсолютно сама выбрала свой путь. Ни один человек меня не смог бы подтолкнуть. Я женщина, которой невозможно навязать правила и порядки, если я сама к этому не приду. Женщина не только может выбрать свой путь, она должна это сделать. Женщина по своей природе очень мудрая и сильная — намного сильнее мужчины. У женщины есть выбор, и она должна понимать, что никто у нее этот выбор отобрать не может. Пока она сама не захочет.

#янестереотип: «Молчи, женщина!»

— Покорность не есть уважение. Покорность может быть вызвана страхом физической расправы, например. Уважать мужа, совместно находить решения — только так можно жить.

При этом я бы хотела, чтобы женщины и мужчины не были равны. Если они равны, женщина должна, как и мужчина, в поте лица искать возможность обеспечить семью — и не может полноценно посвятить себя материнству. Поэтому жена, на мой взгляд, должна быть «за мужем», а не гнать впереди него.

Мой муж — журналист и правозащитник. Он консервативный, но с гибкими взглядами. Он ценит меня не только как жену, но и как друга, как партнера, как личность. Ему важна моя точка зрения. Все решения мы принимаем вместе.

Я не воспринимаю наши традиции как ограничения, а понимаю и принимаю их. Например, когда к мужу приходят друзья, я накрываю на стол и ухожу, не сижу с ними: так не принято. Могу появиться тогда, когда нужно долить чай. Я — жена Гапура, к этим мужчинам отношения не имею. И это нормально. Когда ко мне приходят подруги, муж с ними здоровается, может немного поговорить за чаем, но потом обязательно оставляет нас наедине. Когда за стол садятся супружеские пары и семьи — тут уже другая история.

«Если мы феминистки, то мужчины нам не нужны вовсе?»

— Сегодня модно быть феминистками. Но я этого не понимаю. Само понятие «феминизм», на мой взгляд, опровергает правила и формы Вселенной. Если мы феминистки — читай, амазонки, — то мужчины нам не нужны вовсе? В обществе, где я выросла, в традиционном обществе, это против природы. Но прошу не воспринимать мою позицию так, будто я за ограничение прав женщин.

Эти понятия смешаны и многие их путают. Хочет женщина работать — пусть работает, хочет заниматься бизнесом — пусть занимается, если это не мешает семье. И если рядом мужчина, который тебя уважает, любит и ценит, он услышит тебя, поймет, о чем ты говоришь, одобрит твой выбор! А если мужчина держит женщину взаперти, закрывает на ключ и говорит, что ее место на кухне, — значит это не ее человек.

Не понимаю, зачем называть нормальные человеческие отношения какими-то словами вроде «феминизма»

Жить надо правильно — и все, со своими правильными людьми жить надо.

В исламе женщина имеет гораздо больше прав, чем мужчина, она защищена хадисами, шариатом. Она даже ночью может не вставать, если плачет ребенок, потому что смотрела за ним весь день, а в темное время суток эта обязанность переходит к мужу.

Конечно, женщина не должна терпеть избиения, жертвовать собой. Это крайне неправильные позиции и трактовки. С точки зрения ислама жена не может и не должна терпеть побои: религия обязывает мужа всячески оберегать жену, запрещено пугать ее даже шутя.

К сожалению, женщины часто не знают себе цены и сами принижают себя. Нужно объяснить им, что есть выбор, что они чего-то стоят, что они защищены. Конечно, для этого должна быть и государственная поддержка. Потому что сегодняшний закон о домашнем насилии развязал руки домашним тиранам. Мы сталкиваемся с тем, что женщина попадает в роль жертвы.